А затем ещё и ещё, раз за разом. Верхний цветок, мельница, ласточкин хвост, воронье крыло — сложные элементы искусства фехтования, приемы, на оттачивание которых у многих уходили годы упорных тренировок, я выполнял легко и непринужденно, словно бы разминаясь. И исходящий потом боярин с трудом отражал эти атаки — причем зачастую его сабля откровенно не успевала за полуторником, и я нарочно придерживал удар…

И он это понял, судя по яростному блеску в глазах. Что ж, мельком брошенный взгляд на его родичей и союзников дал мне понять — я их распалил недостаточно. Пора бы ещё разок пощекотать им нервы…

Очередной удар, лишь чудом отбитый Нарышкиным, заставил того чуть дрогнуть, открывая брешь в его с трудом удерживаемой защите… А, нет — пацан, понявший, что победы ему не видать, нарочно открылся, решив зацепить меня напоследок, хоть и ценой поражения. И я его даже понимаю — проигрывать в сухую ему, привыкшему гордиться своим талантом бойца, вовсе не хотелось. Особенно учитывая четыре года разницы меж нами…

Вот только вместо очевидного и предсказуемого колющего выпада я крутанулся вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов, пропуская взвившуюся в контратаке саблю, что ударила туда, где я, по идее, должен был бы находиться… Вот только меня там не было — я оказался за его спиной, и Меч Простолюдина отвесил звучный шлепок тыльной стороной клинка по заднице парня. Причем без всяких скидок — бедолагу аж чуть подкинуло от боли. Ну да, шутки шутками, а удар плашмя по заднице — это больно… Я ещё по первой жизни помню, как мой самый первый учитель фехтования так делал — задница потом несколько дней болела, ибо лечить магией подобные ушибы запрещали. Что бы урок лучше усваивался…

— Продолжим? — участливо поинтересовался я. — Или всё же пожалеешь свою задницу?

Над парнем уже откровенно посмеивались. Мужчины и женщины, сотни аристократов, широким кольцом окружившие импровизированное ристалище, видели его позор — те, кто стоял в задних рядах и испытывал проблемы с тем, что бы видеть происходящее своими глазами, смотрели на поединок с помощью магии. И все они видели позор молодого воина, что так безрассудно кичился своей силой в начале схватки…

В общем, он не выдержал. Яростный вопль, сабля, мелькающая быстрее крыльев мельницы, попытки достать любой ценой… И ещё несколько унизительных падений и подсечек, шлепков — сперва по второй ягодице, затем по обеим икрам и наконец Меч Простолюдина, пронзивший парню сердце. И пока бедолагу, лежащего с широко раскрытыми глазами и, наверное, лицезреющего лики давно ушедших за черту смерти предков… Пока чары моего дяди играючи не вернули ему жизнь и силу.

— Ну что, дамы и господа? Найдется ли ещё смельчак среди Нарышкиных или Чарторыжских, кто выйдет со мной лицом к лицу, потягаться по кодексу стали? — громко поинтересовался я.

И ответом мне послужила тишина. Бояре скрипели зубами от злости, обжигали меня яростными взглядами — но молчали. Да, среди них были те, кто владел клинком лучше побежденного мной юнца, наверняка были, сомнений нет — но вот беда, даже показанного мной уровня мастерства хватало, что бы каждый из них понимал, что равного мне воина средь них не имеется. И потому могучие бояре, привыкшие, что если вопрос необходимо решить боем, то они обязательно победят, молчали — одно дело позорно проигравший юноша, другое — если я начну шлепать тыльной стороной меча умудренных годами военного опыта боевых магов.

Будь на моем месте кто другой, и они попробовали бы устроить полноценный бой, вызвав меня на полноценную магическую дуэль, однако единственные, кто могли потешить себя иллюзиями своего превосходства надо мной в плане магии были Архимагами. И они не могли бросить мне вызов, не уронив своей чести — а вот Старшие Магистры прекрасно понимали, видевшие меня в бою против Мага Заклятий, отлично понимали, что они мне неровня. Если я, пусть и под допингом, оказался сильнее Ярославы Шуйской, одной из сильнейших чародеек нашего флота, то куда им, сирым и убогим, выходить со мной на честный бой? Тем более что тот же Нарышкин, даже будучи при полном комплекте артефактов, не так уж и давно в сухую проиграл мне приснопамятную дуэль за драконьи туши.

— Я так полагаю, господа и дамы, желающих больше нет? — презрительно хмыкнул я. — Что ж, чего-то подобного я и ожидал…

Глава 24

В бухту Магаданского порта один за другим заходили новенькие, свежепостроенные транспортные суда тихоокенского флота Российской Империи. Боевые же корабли и плавающие конструкции с так называемыми «морскими храмами» — плавучие церкви Православной Церкви, представляющие из себя круглую деревянную платформу, на которой возводился «дом господень», оставались за её пределами… Странная штука, кстати, эти плавучие храмы, и плавать она, по идее, могла бы разве что по какой-нибудь речке с очень спокойным течением, а не в бушующих волнах самого штормящего из океанов, переполненного чудовищами — у этих плавающих святилищ по краям платформы с храмами да церквушками даже бортов не было. Однако тут в дело вступала магия — могучая и сложная магия Синода, основанная на силах их небесного сюзерена… Я бы многое отдал, что бы как следует поковыряться в них, но, увы, мирян к секретам высокой магии Синода не допускали.

А вел всю эту флотилию из многих десятков судов самый настоящий монстр от искусства кораблестроения… Хотя даже не знаю — можно ли это ещё назвать кораблём⁈ Дредноут Николай Третий больше напоминал небольшой вытянутый остров длиной километра в три и шириной в километр. Чудовище, что согласно всем законам физики должно было не способно не то, что плавать — его должна была бы разбить первая же серьёзная волна. Это понимал даже такой далекий от инженерного дела профан, как я — не говорю уж о том, что под собственным весом эта махина вообще должна быть неспособна даже приблизиться к берегу. Всё, что ближе нескольких километров и меньше хотя бы трёх сотен метров глубиной этому чудовищу должны были казаться мелью…

Однако ж вот он, стоит, приковывает мой взор, стоя на определенном удалении от порта и не собираясь заплывать внутрь — а я стою, как мальчишка, любуюсь, едва ли не рот разинув. В моём прежнем мире ничего подобного не водилось, и мне страшно представить, сколько сотен миллиардов рублей стоило построить эту чудовищную конструкцию. А ещё становилось понятно, почему при куда более агрессивной, нежели в моём родном мире фауне всё судоходство не переместилось исключительно в относительно безопасную воздушную стихию.

Такой вот дредноут в одиночку вполне способен не то, что дать отпор Магу Заклятий — если чародей даже этого ранга окажется достаточно глуп, что бы в одиночку ввязаться в бой с этой махиной, то я не уверен, что он даже ноги унести сумеет. Спокойно и уверенно держащийся на волнах дредноут в магическом зрении пылал, как лесной пожар в ночи, фоня магией. Сколько ж в нем накопителей, сколько заготовленных ритуальных заклятий, какой мощью эта махина может обрушиться на любого врага! Черт возьми, я тоже хочу себе такой!

— А какие были твоем прежнем мире аналоги этих громадин? — поинтересовался у меня Смолов.

— Никаких, — честно признал я. — Эта хрень — просто нечто. Да на таком судне можно и Архидемону отпор давать, не имея при этом ни одного высшего мага на своей стороне! Причем если Архидемон будет даже при своей ближней свите, это его не спасет! Пожалуй, меньше чем Повелитель Демонов этой громадине не страшен!

— Гм… Ну, не знаю, что там с высшими существами инфернальных планов, они у нас гости нечастые, но вот японцы уже один такой потопили, — вогнал меня едва ли не в состояние когнитивного диссонанса Петр. — Вместе с той частью флота, что базировалась на побережье Дальнего Востока. Вернее даже два дредноута, насколько я знаю…

— Как такую махину можно потопить⁈ — изумился я. — Хотя о чем я — если они есть у нас, то и у самураев найдутся…

— Ну, против второго тихоокеанского флота там оказались почти все наличные морские силы Японии плюс три эскадры Цинь, — пояснил Смолов. — На два наших дредноута у них было семь — вот только у врага суда этого класса сильно жиже наших были, так что они тоже пару потеряли. Сам понимаешь, при всем желании ресурсная база у Империи на порядок существеннее, чем у этих шавок.